Из архивов-1

Текст был написан в ноябре 2011 года. Да. Уже тогда, когда считающая себя "всесильной" команда Шамбалы избавилась от меня, обвинив во всех смертных грехах. Ну ясное дело, "сеттинг", 1939 год, репрессии там, сям и везде.
Заигрались, короче, ребятушки.

Ну да пес с ними, неудачниками по жизни. Они ж до сих пор не просекли, что те два текста писала я. Ума никогда не хватит, хехе)

Война – всегда тяжелое испытание для человека. Большинство воинов воспринимают тяготы и лишения фронтовой жизни как должное, и остаются стойкими бойцами своей армии. Но не все обладают крепостью духа. Похожие на сломанный тростник, они бредут по военным дорогам, изрыгая беззубым ртом непотребные слова и кидаясь в случайных прохожих своими экскрементами… Молодые и старые, мужчины и женщины, в прошлом – герои сражений или же просто тыловые труженики. Теперь все они – пациенты клиники профессора Преображенского, в которую я и наведалась по заданию редакции.
Уважаемый доктор согласился приоткрыть завесу врачебной тайны и рассказать читателям газеты о тех, кто проходит лечение в стенах его учреждения.
Здание в готическом стиле. Серое, как осенний день. Мрачного вида охранник на входе долго смотрел на мое редакционное удостоверение, словно пытаясь опознать в моей фотографии особо опасного больного. Все объяснимо – работа в таком учреждении обязывает к бдительности всегда. Столь же суровый секретарь (женщины в клинике не работают), взяв визитку, кивком пригласил меня в кабинет.
Профессор оказался не таким уж и стариком, каким я представляла его себе, трясясь в машине долгие двести километров. Полноватый светловолосый мужчина за пятьдесят, с аккуратной, так называемой «докторской» бородкой и прической ежиком. Традиционный белый халат, под ним военная форма.
Филипп Филиппович Преображенский. Легенда врачебной науки. Один из самых известных психиатров мира, воевавший в Испании в качество полевого военврача, а теперь заведующий клиникой для так называемых «комбатантников». Людей, сошедших с ума от ужасов войны.

Корр. : Здравствуйте, Филипп Филиппович, меня зовут Жанна, я корреспондент газеты «На Передовой».
Преображенский: Добрый день, Жанна, присаживайтесь. Не желаете ли настоящего тибетского чая?
Корр.: Спасибо, доктор. Тибетский чай – редкость в наше трудное время. Сразу скажу, меня привело к вам в стены не только задание редакции, но и личное любопытство. Не секрет, что действия людей с изломанной психикой часто могут быть опасны для нормальных людей. А уж в условиях военных…
Преображенский: Вы совершенно правы, Жанна. Не все выдерживают напряжение. Ломаются. И я не виню моих пациентов, какие бы страшные деяния они не совершили. Эти несчастные - по сути не злодеи и не монстры. Просто не всем по силам пережить то, что происходит.
Корр.: Читателям нашей газеты интересно было бы узнать о жизни и преступлениях ваших пациентов. Ведь уже известно, что часть ваших подопечных – серийные убийцы.
Преображенский: И вы, Жанна, ошибаетесь, как и многие… Хладнокровные убийцы сидят в тюрьме, а в моей клинике – всего лишь глубоко больные люди. И если они совершили ужасное, то только потому, что на эти действия подвиг их больной разум.
Корр.: Расскажите о самом известном вашем пациенте.
Преображенский: О нем тяжело говорить… Он же ведь ваш коллега, тоже военный журналист. Сколько боев прошел.
Корр.: Журналист? Воевал?
Преображенский: Да, Мумий воевал в Испании, как, впрочем, и я. Ну да что все обо мне, вы обо мне и так знаете, поговорим о нем. Мумий до какого-то времени был неплохим журналистом, а потом случилось то, что специалисты называют Mania grandiosa. Бросил работу в своем журнале и стал выпускать свою газету. На деньги, вырученные от продажи колье его бабушки Шарлотты… И весь свой недюжинный талант растратил просто на выливание помоев на тех, кто, как казалось ему – не воспринимал его как великого и неповторимого писателя. Он ведь до сих пор сидит и что-то пишет в палате. У нас ведь гуманное учреждение, Жанна. Больные могут сколько угодно и писать, и рисовать, и даже лепить из глины. Мой коллега Борменталь все еще думает, что арт-терапия поможет пациентам. Хотя я тут не разделяю его мнение.
Корр. : А можно взглянуть на творчество Мумия?
Преображенский: Жанна. Это очень печальное зрелище. Вы уверены, что этого хотите?
Корр.: Да. Выдержу как-нибудь.
Преображенский: Как скажете. Вот…Это его тексты и рисунки. По текстам явно прослеживается большое количество фобий. Смотрите сами! Гелотофобия. Неофобия. Тафофобия. Эйсоптрофобия. Эротофобия. Но основной диагноз – шизофрения, разумеется.

До того момента я ни разу не видела то, что писал Мумий в своей скандальной газете. Только по слухам. Ибо издание его было малотиражное, и распространялось только по почте. Проверенным людям (этих «проверенных» выбирал сам Мумий). Теперь я увидела это собственными глазами.
Что там? Профессор верно заметил – печальное зрелище. Перебирая желтоватые листки оберточной бумаги, на которой Мумий выпускал свои творения – я почувствовала, что где-то рядом отчетливо воняет привокзальным сортиром. Но где им может пованивать в респектабельном кабинете известного врача? Да, только от текстов, иначе и не получается.
Помойная ругань. Причем везде и всюду, даже там, где ее, в общем-то, можно было и не употреблять. Похабные картинки, рисованные плохо заточенным карандашом. Что ж такого сделали все эти люди, на которых пациент Преображенского так озлобился?

Корр.: Спасибо, Филипп Филиппович. Правда, честно скажу, после того, как я подержала это – хочется руки вымыть с мылом раз десять.
Преображенский: Понимаю, Жанна. Для неподготовленных людей читать и смотреть на это более чем мерзко. Видите, он пишет про всех и каждого? Даже про тех, кто ему не сделал ничего плохого, просто обычных людей. Обычных солдат и командиров, которых он даже не знал лично. Я много раз беседовал с Мумием, и в том числе и спрашивал о том, знает ли он тех, о ком пишет.
Корр.: И что сказал больной?
Преображенский: Собственно, ничего конкретного. Сразу начинался приступ. Крики. «Я их всех ненавижу! Они украли у меня деньги! Они все анальные рабы! Админ козел! Девушки меня не любят! Все гады! И ты тоже, ты тварь!». Приходилось, сами понимаете, принимать меры… Хотя в последнее время даже галоперидол уже не оказывает нужного действия.
Корр.: Филипп Филиппович, но его можно вылечить? Ведь Мумий же не остановится, и дальше будет рассылать свои листки.
Преображенский: У нас не тюрьма, и ограничивать пациентов в отправке писем мы не можем. Поймите, Жанна, эти люди и так несчастны, от того, что больны душевно. Не надо преувеличивать влияние этих материалов. Кто читает его газетку? Да такие же больные люди. Число получателей не больше двадцати, все адреса зафиксированы, все они состоят на учете у нас, и при ближайшем обострении будут помещены в стационар.
Корр.: Вы считаете, что общественность может быть спокойна, и ваши пациенты не способны нанести серьезный вред, а именно массовые убийства?
Преображенский: Жанна, ну разумеется – нет. Мои подопечные – всего лишь нездоровые психически люди, пока они в моей клинике, они не могут нанести никакого вреда. А охрана у нас хорошая, вы ж видели. Отвечу на ваш предыдущий вопрос. Можно ли вылечить? Расстрою вас или нет, но… Окончательное излечение невозможно. Мы всего лишь корректируем состояние больных, дабы избежать неконтролируемой агрессии. И таким образом предотвращаем опасность для окружающих.
Корр. : Профессор, а кроме Мумия, у вас есть еще интересные пациенты?
Преображенский: Они у нас тут все интересные…Простите меня, Жанна, но я вынужден сейчас откланяться, ибо мне надо сделать обход. Думаю, что я смогу рассказать вам много занимательного, но чуть позднее.
Корр.: Тогда до новой встречи. Наши читатели будут рады вашим рассказам.

Опять хмурый охранник, и рядом забрызганный грязью редакционный «ГАЗ»ик – я
возвращаюсь. Через неделю – снова встреча с профессором, и еще один рассказ о его пациенте. Сколько же их, не сумевших пережить. Нас ждет столь же интересная беседа, не будем предвосхищать.

Военкор газеты «На Передовой» - Жанна

Из архивов-2

А это - вторая часть моего давнего репортажа

Когда я договоривалась с Преображенским об очередной встрече, голос его звучал загадочно. На этот раз он пообещал рассказать о не менее интересном пациенте своей клиники. Сухие научные фразы о «половых перверсиях» интриговали, и мне захотелось поскорее увидеть таинственного персонажа. Главред, краем уха услышавший отрывок нашей беседы, стал торопить меня, уверяя, что истории о этих самых «перверсиях» будут крайне интересны читателям, что, без сомнений, поднимет интерес к газете.
На этот раз шкафообразный охранник на входе в лечебницу при виде меня даже изобразил какое-то подобие улыбки. А сам профессор ждал меня, меряя шагами холл первого этажа.

Корр. : Добрый день, Филипп Филиппович, это снова я.
Преображенский: Здравствуйте, Жанна, как добрались? Хочу предложить вам небольшую экскурсию по моему заведению. Вы воочию увидите героя вашего сегодняшнего репортажа.
Корр. : По телефону Вы сказали что-то туманное…Перверсии – что это?
Преображенский: Так как Вы пишете не для медицинского журнала, а все же для популярной газеты, не буду утомлять читателей обилием научных терминов. Говоря простым языком, перверсии – это неестественное поведение, полное искажение, уход от нормы, постановка «с ног на голову». Извращения поведения, если в двух словах. Тот пациент, о котором я говорил вам по телефону, как раз страдает одной из форм такой перверсии. Да вы сейчас и сами все увидите…

Профессор распахнул передо мной легкую стеклянную дверь, ведущую в длиннющий коридор. Коридор пестрел дверями уже более массивного вида – бронированные, с небольшим окошечком на уровне глаз. Подойдя к одной, Преображенский жестом пригласил меня посмотреть в окошечко.
Ватные стены, и прикованная к полу кровать. На кровати – красивая девушка, сосредоточенно красящая губы небольшим кусочком свеклы. Волосы красотки были накручены на газетные полоски, и выглядела она так, как будто готовилась к светскому рауту.

Преображенский: Вот, познакомьтесь. Это Кирилл.
Корр.: Профессор….Позвольте, но это же женщина!
Преображенский: *улыбается* Не вы первые впадаете в такое заблуждение, Жанна. Это молодой парень, который представляет себя девушкой. Иначе говоря – трансвестит. Да еще и с гомосексуальными наклонностями Любит переодеваться и вести себя как женщина, причем женщина самого неуравновешенного склада характера.
Корр.: И как же он…то есть она, то есть (тут я запуталась в словах).
Преображенский: Называет он себя Аквелиной. Многие мужчины уже поддавались иллюзии, думая, что перед ними девушка. Цветы, поклонники, поцелуи под луной на скамейке в парке…Один несчастный даже предложил моему пациенту руку и сердце, и даже состоялась свадьба…
Корр. : И…что было потом?
Преображенский: Бедняга супруг застрелился на следующий день после бракосочетания, когда, поддавшись чувствам, снял со своей жены одежды, и обнаружил… Ну вы сами понимаете, что он увидел. Несчастный не смог пережить ужаса и стыда, и предпочел свести счеты с жизнью. Увы. Если бы он обратился к нам, то все можно было бы скорректировать. После этого Кирилла и поместили в нашу лечебницу. Дабы он больше не смог навредить чьей-то жизни.
Корр.: Да, я помню этот скандальный случай, он был на слуху у многих. А Кирилл, то есть Аквелина….ну в общем, ваш пациент - тоже читатель газетки Мумия?
Преображенский: О да, и активный читатель. Мои санитары уже устали отскребать со стен желтые листки издания Мумия, которые он расклеивает и в столовой, и в туалете, и даже на деревьях в прогулочном дворе. Если он не пожалеет своей…кхм….губной помады из украденной за обедом кусочка свеклы, то и распишет все стены похабными надписями. А свекольный сок так тяжело отмывать…
В этот момент, очевидно, привлеченный шепотом за дверью, пациент встрепенулся. Внезапно передо мной, все еще глядящей в окошко палаты, оказался жуткий акулий оскал, испускавший дикие вопли «Гадина! Сволочь! Тварь! Убить! Сдохни! Погань! Врачи! Садисты!» Я инстинктивно отшатнулась, хотя и понимала, что буйный больной за надежным укрытием.
Дюжий санитар, незримой тенью сопровождавший нас с профессором в этой экскурсии, сразу же, оттеснив меня, отпер дверь, и через несколько сек4унд крики прекратились. Я перевела дух, профессор грустно вздохнул.

Преображенский: Простите, Жанна, я должен был предвидеть реакцию больного…Он ненавидит женщин. Настоящих женщин. Всех – независимо от возраста, внешности, семейного положения. Ибо понимает, что сколько бы он не украшал себя, сколько бы не называл себя женщиной – по настоящему женщиной он никогда не станет. Еще он ненавидит мужчин – тех, кто , по его мнению, не оценил прелести созданного им образа красотки Аквелины. Ему нужно тотальное поклонение, а кто отказывает в нем – получает статус «гадины» и «врача-садиста»
Корр.: Филипп Филиппович, а его..ее…возможно вылечить?
Преображенский: Как и в случае с Мумием – это практически невозможно. Применяем успокоительные средства, гипноз. И разумеется – полная изоляция от общества. Сами видели – такой субъект опасен. Если бы он был не в охраняемой клинике, а в обычной обстановке - то за вашу, Жанна, жизнь при встрече с ним я не дал бы и ломаного гроша.
Корр.: Брр…Аж жутко стало. Я бывала на войне как военкор, под обстрелами, в окопах, но тут, честно скажу – испугалась.
Преображенский: Понимаю вашу реакцию. Не беспокойтесь, и скажите вашим читателям – больше ни один человек не пострадает от действий моего больного.

…Я пила чай в уютном кабинете профессора, утонув в мягком кожаном кресле. Мерзкий осадок от увиденного плавно таял, как кусок рафинада в моей чашке. Вот они какие – страшные звери «перверсии». Не хотела бы я с таким существом встретиться на одной дороге, не хотела бы. Хорошо, что есть Преображенский и его клиника, которые помогают обычным гражданам оградиться от таких субъектов. Все-таки, медицина – великая вещь…